Как-то раз мне случилось гулять в парке в полном одиночестве. Я давно хотел остаться наедине с самим собой, открыть все чувства, вынужденные томиться в глубине души, скрытые от людей. И вот, один, я тихим неторопливым шагом иду по осенней аллее. Вокруг падают листья, начинает накрапывать дождь. Я же просто наблюдаю за всей окружающей меня красотой.
Интересно, сколь часто человек задумывается о жизни? А часто ли он в своих раздумьях достигает истины? Наверное, почти никогда, ведь нельзя найти ответ, не зная вопроса. Что знает городской человек о жизни? Он ее представитель. Хорошо, а еще? Всякий, кто видит бой со стороны, мнит себя стратегом... Примерно то же можно сказать и о почти любом человеке, рассуждающем о жизни: каждый мнит себя мудрецом. Когда же речь доходит до реальных вопросов, в ответ — тишина. Почему? Не возьмусь ответить, лишь выскажу предположение, давно вызывающее тревогу.
Так почему же мы не можем понять жизни?! Издавна принято считать, что понять и жизнь, и ее смысл можно, заглянув в себя. — Ну заглянет, например, главный бухгалтер большой компании в себя, страстно желая узнать смысл жизни… Что же он увидит? Отчеты, сметы, расходы… Истина же будет завалена так глубоко, что бедный бухгалтер, пытаясь найти ее, лишь обретет разочарование.
Я тоже в поисках истины заглянул в себя и был разочарован, однако не прекратил попыток ее узнать. После рассуждения долгое время не давали мне покоя, и вот, наконец, заветная мысль пришла мне: я открыл, что о жизни можно рассуждать в двух местах: там, где ее начал, и там, где она определима.
Поскольку искать смысл жизни в роддоме, все-таки не совсем корректно, я отправился в парк, особо близкий моему сердцу — Битцевский парк. Расположенный в Москве, он яркая частица души этого города.
Стоило выйти из автобуса, как мягкий, чистый, свежий лесной воздух окутал меня полностью. Ноги словно сами собой пошли ко входу в лес. Не пройдя нескольких метров, я остановился, и какое-то неведомое ранее чувство заставило меня обернуться: позади остались дорога, машины, люди, бегущие куда-то, дела, проблемы, школа — все вдруг утихло, потеряло свою значимость. Все волнения, страхи, страдания, какими бы они ни были, просто исчезли. Магическая, завораживающая лесная тишина с редкими шорохами подхватила мою душу, стоило совершить первый шаг по знакомой аллее. Все вокруг было родным; каждый куст, каждое дерево, приветственно шурша, называло меня по имени, дорожки, как живые, извивались под ногами и переплетались между собой.
Тишина принесла меня на берег одного из прудов. Его гладь уже не была зеркальной: покрытая узорами из опавших листьев, она представлялась чем-то невероятным, будто вся вечность скрывалась за ней. Подул ветер, и пруд преобразился: листья, словно веки, разошлись по берегам, открыв серо-зеленое око. К этому моменту я уже шел по тропинке, чувствуя, что пруд смотрит мне вслед.
С каждым новым шагом картина вокруг менялась, становилась непохожей на предыдущую. Березы, как лучи, света вырывались из земли и тянулись руками-ветвями к небу; одинокая черно-зеленая липа, как старик, согнувшись, стояла в задумчивости; орешники уже без листьев незаметно окружили тропинку — каждый куст, словно пытаясь скрыться от взглядов, от голосов, настороженно смотрит из глубины леса. Некогда великие травяные царства пришли в упадок: храмы из осоки осели, лопуховые дворцы постарели, потускнели и поникли, остроги мать-и-мачехи разрушены утренним инеем. 
Быстро закончились повороты, пролетели перекрестки — тропинка окончилась, упершись в пустую асфальтовую дорогу без видимого начала или конца.
Слева за деревьями лежит поляна, бывшее футбольное поле, вот уже около пятнадцати лет безмолвно зарастающее травой. Теперь здесь не встретишь подростков, бывает, летом малыши с мамашами стекаются сюда, но осенью поляна пуста. Тем не менее, это не делает ее хуже: в пасмурные дни она располагает к уединению. Расположившись на скамейке под сенью девяти лип-близнецов, словно богатыри, стоящих спиной к спине, чувствуешь себя очень уютно. Сердце начинает биться размеренно, мысли становятся похожими на звуки скрипки — легкими и прекрасными. Спустя какое-то время уже знакомая тишина вновь подхватывает и уносит к старому дубу на другом конце поляны. 
Я видел это место на протяжении многих лет: все здесь изменилось, только дуб остался прежним. Другие люди, выросшие деревья, изменившиеся звуки, только старик дуб все такой же, по-прежнему тянется в бесконечность неба. 
Асфальтовая дорога зовет вдаль. На ее пути лежит живописная аллея, закрытая сверху сводами молодых дубков, и поэтому всегда темная. По ее краям разбросаны лавочки, надежно укрытые от ветра кустами и высокой травой, от дождя — деревьями. Это местечко летом спасет от невыносимой городской жары, осенью — от сырости.
Одолев аллею, дорога спускается в овражек, где течет река. Осенью та становится особенной: медленно текущая абсолютно прозрачная вода, отражая серое тяжелое небо, сама кажется тяжелой и обретает таинственный платиновый цвет. Смотря на нее, можно подумать, что металл потек по бывшему руслу реки.
Но что-то не позволило мне долго быть в этом месте. Это же направило меня обратно, вверх, к сумрачной аллее, к тропинке до пруда… По пути я думал: размышления о смысле жизни сами шли ко мне. Почему-то я представил мир, нашу Землю, но на ней не было зеленого цвета, природа в агонии боролась за свое существование, а безжалостный и глупый человек продолжал ее пытать. Вдруг, споткнувшись о камень, я остановился: свернул не туда. «Тупик», — подумал я … Это слово, будто молния поразило меня: вдруг все стало ясным. Истина, чернее ночи, явилась мне: убивая природу, нельзя понять смысл жизни — она ведь и есть жизнь. Тут же вспомнились города, где деревья умирают, вспомнились кадры из новостей, в которых показывали рыбу, погибшую в Амуре, ЦБК на Байкале, который я видел прошлым летом…. «Тупик», — шепотом повторил я. Осознав ужас происходящего в мире я ощутил тяжесть на сердце. Слезы душили меня. Тучи потемнели и опустились, медленно пошел дождь — природа плакала вместе со мной.

К. Александров